"Последний шаг в полночь"

Эдгар Кроули не любил утро. Оно всегда казалось ему слишком честным. Слишком светлым для того, что обычно приносили последние часы ночи. Когда он вошёл в свой офис на углу Лаурел-стрит и 9-й, за окнами ещё висел туман, словно город выдыхал остатки снов. Свет пробивался сквозь пыльные жалюзи ленивыми полосами, рисуя на полу абстрактные узоры. На его столе лежало письмо. Без конверта, без марки, только имя — написанное аккуратным, почти каллиграфическим почерком:

"Для Эдгара Кроули. Лично." Он сел, снял перчатки, аккуратно развернул сложенный лист бумаги. Бумага пахла дорогими чернилами и слегка — лавандой. Текст был коротким: "Он не умер своей смертью. Найди часы. До полуночи." Больше ничего. Ни имени. Ни подписей. Только метка в нижнем углу — маленький нарисованный песочный час. Кроули нахмурился. Он видел подобные послания раньше — те, которые не оставляют выбора. Такие, что меняют график и даже планы на выходные. Он потянулся за телефоном, но прежде чем набрать номер, в дверь постучали. Один, два, три удара — ритмично, точно. — Открыто, — бросил он. Вошла женщина. Высокая, в чёрном пальто с меховой оторочкой и губами цвета вина. Её взгляд был острым, как лезвие. Она не представилась сразу. — Мистер Кроули? Вы получили письмо? — Получил. Кто его отправил? — Тот, кто больше не может говорить. Его зовут Мартин Грейсон. Был коллекционером. Сегодня утром его нашли мёртвым. Полиция говорит — остановка сердца.

Кроули кивнул. Имя было знакомо. Не просто коллекционер. Меценат. Любитель антиквариата. Один из тех, кто всегда «смотрит» в глаза, но ничего не говорит. — А вы кто? — Моя фамилия Весс. Элиза Весс. Я была... близким другом. Он не умер просто так. Я уверена. — А часы? Она вытащила из кармана маленький круглый предмет — старинный карманный хронометр, потрёпанный временем. И сломанный. — Он держал его в руке, когда умер, — сказала она. — И это… не его часы. Кроули взял вещицу, повернул в руках. На циферблате не было стрелок. Только выгравированная надпись: "Ultimus passus in media nocte." Последний шаг в полночь. Он поднял глаза. — Кажется, у нас меньше времени, чем я думал.

Дом Мартина Грейсона стоял на Эшмор-Хилл, как будто он всегда принадлежал другому времени. Это было здание в стиле неоготики с витражными окнами и башенкой, на которой когда-то, по слухам, были установлены солнечные часы. В вечернем свете оно выглядело как призрак эпохи, забывшей себя. Кроули и Элиза Весс поднялись по каменным ступеням к массивной двери, которую открыла пожилая горничная с лицом, на котором, казалось, были выгравированы все годы её службы.

— Господин мёртв, — сказала она тихо, — но в доме остался его порядок. Вы — из полиции? — Почти, — усмехнулся Кроули. — Где его нашли? Они прошли в кабинет. Комната пахла старой кожей, древесиной и чуть-чуть — ладаном. На письменном столе лежала открытая книга, остановившаяся на странице, где были наброски механизмов. Рядом — чашка с запекшимся на краях чаем и тот самый карманный хронометр, который Элиза принесла с собой. — Всё так и было, — прошептала она. — Но… посмотрите на часы. Точнее, на их крышку. Кроули присмотрелся. С внутренней стороны крышки был крошечный ключ. И маленький тайник — настолько незаметный, что его можно было принять за дефект.

Он щёлкнул потайной механизм. Раздался щелчок. Крышка отъехала, открыв узкую выемку, в которой лежал тончайший свиток. На нём — список имён. Семь фамилий. Все написаны одной рукой. Все подчёркнуты красной чертой. А под ними надпись: "Они знали. Один за другим. Я — следующий." — Кто они? — спросила Элиза, вглядываясь в имена. — Некоторые из них я знаю, — сказал Кроули. — Адам Левье — коллекционер из Европы, умер год назад. В падении с лестницы. Даниэл Каруана — историк, погиб в автокатастрофе. Все — специалисты по древним артефактам. — Убийства? — Или слишком удачные совпадения. Внезапно, с верхнего этажа донёсся глухой звук. Будто кто-то уронил что-то тяжёлое. Горничная вздрогнула: — Дом пуст... кроме вас. И меня. Кроули не стал ждать. Он выхватил из пальто пистолет — маленький, но точный, — и направился вверх. Ступени скрипели, как шептали предупреждения. В конце коридора была приоткрытая дверь. Он резко толкнул её и вошёл.

Пусто. Только зеркало, в котором отражался кабинет — хотя оно находилось совсем в другом крыле. Он подошёл ближе. Над зеркалом было выжжено что-то едва различимое: "Tempus refugit." — Время убегает. И тогда он понял: дом не просто хранил воспоминания. Он их искажает. Часы в коридоре шли вспять. А время до полуночи неумолимо убывало.

В ту ночь Кроули не спал. Он сидел у себя в офисе, перед ним лежал список из семи имён, свёрнутый хронометр и крошечный обломок зеркала, который он незаметно забрал из комнаты Грейсона. Оно треснуло, когда он дотронулся до его края — треснуло не стеклом, а звуком. Словно в отражении кто-то закричал, но голос не смог прорваться в мир.

Он вбивал имена в старую базу клиентов и архивные материалы, отыскивал крохи: таинственные смерти, исчезновения, упоминания о «Часовом Круге» — закрытом обществе коллекционеров редкостей, одержимых временем. Некоторые статьи намекали на их встречи в заброшенных обсерваториях, другие — на артефакт, который якобы может «остановить миг». Но все источники заканчивались одинаково: никто не выжил, чтобы рассказать всё.

В 2:16 ночи зазвонил телефон. — Вы не должны это расследовать, мистер Кроули, — произнёс незнакомый голос. Хриплый, будто смазанный сломанной пластинкой. — Вы уже опоздали. — Кто вы? — Я был восьмым. Я вышел. И теперь я... живу в отражении. Время движется только в одну сторону, детектив. Но не для всех. Гудки. Утром он навестил последнего в списке — Мэтью Норриса, владельца антикварной лавки на Уэстфорд-стрит. Лавка была тёмной, пахла полировкой, медью и старой бумагой. Норрис оказался дрожащим, лысеющим мужчиной лет шестидесяти, с глазами, в которых жила хроническая паника.

— Я больше не прикасаюсь к вещам, — сказал он, глядя сквозь Кроули. — Я всё отдал. Всё. Он сказал, что это спасёт меня. — Кто «он»? — Грейсон. До него был Левье. До него — тот, кто нашёл первый фрагмент. Все думали, что это часы. Но это было зеркало. Не обычное. Оно… оно запоминало время. Каждый, кто смотрел в него — оставлял свою тень. Свой след. — И кто хотел его заполучить? — Не человек, — прошептал Норрис. — Оно само выбирало. Кого отразить. Кого — забрать обратно.

Кроули вгляделся в лицо антиквара. Тот был бледен, как воск. В углу лавки стояло зеркало — замотанное в ткань, плотно обвязанное шнурами, словно пленный. — Что там? — То, что осталось от седьмого. Не снимайте покрывало. Но Кроули уже подошёл. Он знал — истина стоит риска. Осторожно, он снял ткань. В зеркале он увидел себя. Но не сейчас — не в пальто, не с хронометром в кармане. А в чёрном костюме. Лежащим. С глазами, открытыми навсегда. Он отпрянул. — Это предупреждение, — выдохнул он. — Нет, — ответил Норрис. — Это отражённый итог. В зеркале что-то дрогнуло. И когда Кроули снова посмотрел, отражение уже ему не принадлежало.

Оставалось сорок минут до полуночи. Кроули мчался по пустынным улицам Вайрингтона. Дождь превращал город в размытое полотно, отражения фонарей ползали по лобовому стеклу, как призраки. На пассажирском сиденье лежало зеркало, укутанное в ткань, а рядом — тот самый хронометр, в котором теперь снова шли стрелки. Они начали двигаться сразу после того, как он вышел из лавки Норриса.

Он знал, куда едет. В старую обсерваторию за чертой города — место, которое упоминалось в письмах Левье, Каруаны и даже в неявных строчках самого Грейсона. Обсерватория давно закрыта. Но она была построена на древнем холме — месте, где по преданиям «небо однажды спустилось, чтобы увидеть, что мы делаем со временем». Его встретил тишиной круглый зал с треснувшим куполом и чернильным небом, видным сквозь прогнившую крышу. В центре стоял круг из зеркал, расставленных как лучи вокруг невидимого солнца. Семь зеркал. Одного не хватало. Он поставил восьмое.

И в ту же секунду пространство затрепетало. Внутри зеркал начали появляться лица — мёртвые, искажённые, смотрящие одновременно в него… и сквозь него. Грейсон. Левье. Элиза — с потухшими глазами, с той самой красной помадой. Она никогда не была жива. Она была воспоминанием, внедрённым в реальность тем, что жило по ту сторону стекла. — Ты всё собрал, — донёсся голос, не принадлежащий никому из людей. — Ты создал круг. Теперь остаётся последний шаг. Хронометр на полу щёлкнул. Без двадцати двенадцать. — Кто ты? — Я… отражение. Всех ваших стремлений. Страха. Желания остаться. Ты называл меня временем. Но я — просто то, что приходит, когда ты смотришь слишком глубоко. Кроули встал в центр круга. — И что ты хочешь? — Остаться. Через тебя. Через твой образ. Ты жил во лжи, Кроули. Каждый твой шаг — назад. Как и эти часы.

В этот момент он понял: истина — не спасение. Это дверь. И выбор не в том, открыть её или нет. А в том, кого ты туда пустишь. Он поднял зеркало и… разбил его. Круг вспыхнул ослепительным светом. Зеркала зазвенели, растрескиваясь. Из них вырвались тени, вопли, имена. Хронометр замер — ровно в полночь. Когда Кроули очнулся, обсерватория была пуста. Только пепел и треснувшее стекло под ногами. Его отражение снова было его. Но в глазах жила память о том, что он видел. Он вышел в ночь. И где-то далеко, в витрине безымянной лавки, тускло блеснул осколок зеркала.

Через неделю в офисе Кроули появился конверт. Без марки. Без подписи. Внутри — фотография. Он стоял в центре круга из зеркал. И часы на фото показывали: одна минута до полуночи.